Полигон Ак-Архар в горах Таджикистана — место, где ловят космические лучи, частицы, прилетающие из галактики и из-за ее пределов, с энергией, в сто тысяч раз превышающей ту, которую получают в Большом адронном коллайдере. Осмотр на месте показал, что параллельный мир начинается на Памире за первым же перевалом и постепенно переходит в космическое пространство.

Невидимые люди

Восточный Памир, полигон Ак-Архар. 2 октября 2010 года

— Здесь есть эти… духи. Невидимые люди. За нами следят, — вполголоса говорит из темноты Хуршед.

— Ты серьезно или так, стеб? — отзываюсь я также вполголоса. Меня несколько штормит от высоты — 4400 метров, к тому же очень холодно: температура то ли ноль, то ли минус пятнадцать, в сухом памирском воздухе не разберешь. Только у капота «Нивы» и согреешься. А двигатель Хуршед заглушил: бензин экономит. И рассказывает мне про невидимых людей. Его, кстати, и самого не различить на фоне черных склонов.

— Не думай, я лично видел! — продолжает он нелогично, ибо как можно увидеть невидимых? — Мы пошли на охоту в горах вдвоем с братом, я тогда в третьем-четвертом классе учился. Собрались ночевать. Брат пошел за дровами, а я сижу один. Рядом падает камень. Потом кричат: «Ы! Ы! Ы!» И никого нет. А по крыше кошары кто-то шагает. И опять камень бросает, и никого не видно. Брат сказал: «Это верхние люди нам говорят: сегодня здесь не ночуй!» И мы ушли. Это факт, реальный, я не придумал. Или… в ущелье одном, где мы ходим, слышно, как дети кричат, женские голоса, кони… Я когда хожу по этой долине, чувствую, что рядом у них там свой город. У них свой обычай, своя культура. Если они вредят нам, плохо к человеку относятся, то будут вечно прокляты. Такой закон у них есть.

Хуршеду около сорока, у него ни одного седого волоса, отличные зубы, и вообще он похож на Чингачгука. Еще у него есть красавица жена, дети, высшее образование культработника, записи Газманова в машине и чувство юмора. Он работает старшим механиком в научном центре, созданном двумя академиями наук — российской и таджикской. Поэтому очень трудно понять, всерьез он объясняет нам про «верхних людей» или разыгрывает.

— А если человек к ним плохо относится?

— Ха! Человек всегда все не так делает, — отрезает Хуршед и продолжает рассказ о том, как к брату по воздуху над рекой шла красивая девушка, как бабушку в семилетнем возрасте украли прямо из дома, и вернуть ее удалось только молитвой, и так далее.

— А в 51-м году дед сделал одну из «верхних» домашней рабыней — она два года нам лепешки делала. Потом ее люди приехали, чтобы через крышу забрать. Кто-то, конечно, может не верить, но люди это помнят. Это истина. В те времена, когда не было всего этого — аммонала, например, — они ближе к нам жили. А потом выше ушли… Тебя не мутит? Возьми конфету…

Разговор происходит 2 октября 2010 года, в 10.30 вечера по местному времени, в горах Восточного Памира, на научном полигоне Ак-Архар с координатами 37⁰57’ северной широты и 73⁰43’ восточной долготы, на высоте 4370 метров над уровнем моря. В пяти метрах от двухъярусной рентгеноэмульсионной камеры с воздушным зазором величиной 2,5 м площадью 36 м².

Камеру построили здесь московские физики, они же назвали ее «Монстр», хотя мне она не кажется страшной, даже в темноте. «Монстр» круглый год ловит космические лучи сверхвысоких энергий: потоки частиц, прилетающих из галактики на скоростях, близких к скорости света, врезающихся в атмосферу, превращающихся в другие частицы, умножающихся. Все это дело ливнем падает на поверхность Земли. Так и называется: широкий атмосферный ливень. Наука. У духов нет никаких шансов.

Смотрю на неправдоподобно яркую дугу Млечного Пути, выгнутую от одного хребта до другого, и пытаюсь представить, как атмосферный ливень падает на свинцовые пластины «Монстра» и там, внутри, развивается электромагнитный каскад, появляются фотоны, которые засветят рентгеновскую фотопленку, а через год умные люди в московских институтах посмотрят на потемневшие пятнышки и сделают выводы об устройстве Вселенной. Впрочем, что это я? В этом году пленка не заложена, и «Монстр» развивает электромагнитные каскады вхолостую.

Космические лучи

Душанбе, 30 сентября 2010 года. Вена, 1911–1912 годы

— Почему они называются космическими лучами? — переспрашивает, тряхнув светлыми кудряшками, Любовь Свешникова, очаровательная женщина, ведущий научный сотрудник НИИ ядерной физики МГУ. — Ну, излучение, лучи… Знаете, как открыли космическое излучение? Это был 1912 год, почти сто лет прошло. Виктор Гесс поднимался на аэростатах…

Мы со Свешниковой сидим за круглым столом человек на десять и ждем, пока принесут пиво и вино. Пиво заказал я, вино — почти все сидящие вокруг специалисты по космическим лучам. В мусульманском Душанбе отчего-то во время застолий подают исключительно водку, поэтому наши напитки несут долго. Идет банкет по случаю завершения конференции под названием «Перспективы междисциплинарных высокогорных исследований с учетом астрокосмических факторов в рамках международного научно-исследовательского центра “Памир-Чакалтая”». Душанбе, конец сентября.

За соседним столом кто-то провозглашает тост «за развитие науки и всех тех, кто ее сохраняет».

— Хотите послушать или продолжим?— спрашиваю я собеседницу.

— Нет, что там слушать, давайте дальше, — отвечает Свешникова. Она мне понравилась еще на конференции, когда выступала с докладом. Бывает ведь, что определяешь для себя: вот этот крутой, а этот — как-то непонятно, даже когда и не разбираешься в предмете. Я в лучах не разбираюсь, но по выступлению Свешниковой сразу определил: за интервью — к ней.

Не ошибся. Помимо прочего, именно она придумала и довела до реализации «Монстра», единственную действующую сейчас рентгеноэмульсионную камеру на полигоне Ак-Архар.

…Итак, Виктор Гесс, австрийский физик, летал на воздушных шарах в 1911–1912 годах. Занимался он этим не из праздного любопытства, а чтобы выяснить, отчего заряженные листики электроскопа самопроизвольно разряжаются. Электроскоп — прибор, который большинство из нас видели на уроках физики в школе: стеклянная банка, в горлышко которой вставлен металлический стержень, на конце стержня металлические листочки, которые расходятся, если стержня коснуться чем-нибудь наэлектризованным — в школе это делали эбонитовой палочкой. Расходятся листочки, понятное дело, из-за электромагнитного отталкивания, а вот почему они потом опять сходятся, долгое время было неясно. В начале прошлого века поняли, что электроскоп разряжается через ионизированный воздух, и решили, что причина ионизации — какое-то радиоактивное вещество в земле. Для проверки Виктор Гесс и стал летать с приборами на воздушных шарах.

И убедился, что чем выше, тем больше какое-то излучение. Если бы оно шло от земли, было бы наоборот. Гесс предположил, что излучение идет из космоса, и, чтобы понять, откуда именно, летал и во время солнечного затмения, и по ночам. Занятие, кстати, весьма опасное, потому что высоты уже серьезные — около пяти километров. Но доблесть австрийца была вознаграждена: стало ясно, что излучение идет не от Солнца, а откуда-то из космического пространства. В 1936 году за свои эксперименты Гесс получил Нобелевскую премию, а космические лучи стали исследовать все более изощренными способами.

— Космические лучи — это сразу была физика частиц, — говорит Свешникова. — Несколько элементарных частиц было открыто как раз в них. Позитрон в 32-м году, каон… Уже потом состав космических лучей устанавливали в основном в спутниковых экспериментах или на высотных баллонах. На высоте 38 километров летает баллон и измеряет энергию и заряд частиц — и все ясно! Если мерить по энергии на частицу, то состав такой: примерно 50% протонов, 25% — ядра гелия, 10% — соединения углерода, азота и кислорода, 10% — ядра железа, а все остальное — промежуточные ядра. На железе заканчивается.

Физики и сегодня используют космические лучи как источник элементарных частиц, разогнанных до огромных энергий. Сейчас на самом мощном в истории науки ускорителе — Большом адронном коллайдере — частицы достигают энергии в 10¹³ гигаэлектрон-вольт. А некоторые частицы из космоса доходят до 10²⁰. С поправкой, которую вносит теория относительности, получается, что космос может дать частице энергию в сто тысяч раз большую, чем знаменитый коллайдер.

Памир — одно из тех мест на Земле, где заниматься лучами особенно хорошо, потому что между космосом и детектором меньше слой атмосферы: горы все-таки.

Конференция, где мы познакомились со Свешниковой, проходила в Душанбе в конце сентября. Посвящалась высокогорному научному полигону Ак-Архар — а точнее, тому, что в прошлом году его привели в рабочее состояние и впервые после распада СССР там можно вести наблюдения. Россия и Таджикистан создали международный центр и приглашают остальных к сотрудничеству. Кстати, вторая часть названия центра «Памир-Чакалтая» приплыла из 80-х годов, когда несколько стран, в том числе Япония и Бразилия, ставили масштабные эксперименты одновременно на Памире и в боливийских Андах, на горе Чакалтая. Тогда ведущим институтом с нашей стороны был ФИАН имени П.Н. Лебедева. Собственно, он и сейчас исполнитель проекта.

Параллельный мир

Хорог, 1 октября 2010 года. Мургаб, полигон Ак-Архар, 2 октября 2010 года

Каким образом я оказался ночью на пустом полигоне в горах Памира, мне и самому не совсем ясно. Делать здесь журналисту, собственно говоря, нечего, так как работы уже свернуты, полигон оставлен на зимовку, ученых нет, а есть только Хуршед, я и двое наших фотографов — Антон и Дима. Хуршед здесь, допустим, по службе: в научном центре ему поручили нас сюда сопровождать на старенькой «Ниве». Фотографы тоже при деле: Антон колдует со вспышкой, подсвечивая «Монстра» с разных сторон, — ему нужно, чтобы и звезды в кадре были, и установка, Дима уже отснимался. А вот зачем здесь я, если всю информацию о работе полигона я получил еще на конференции в Душанбе?

«Значит, не всю, — медленно пробивается мысль в сознание, оглушенное гипоксией. — Параллельный мир нужно было посмотреть».

То, что Памир находится в каком-то ином измерении, стало ясно еще тогда, когда мы после конференции сели в самолет и направились в Хорог. Самолетик летел вдоль границы с Афганистаном, вровень с горами, иногда ниже пиков, на вершинах которых снег, а на голых склонах видны кишлаки. Горы здесь рыжие или серые, а деревья или, например, трава — только по поймам рек, и то если не очень высоко. Остается неясным, зачем здесь живут люди, если они не астрофизики. Потом под крылом мелькает Нурекская ГЭС, и сразу приходит в голову, что вот какие-нибудь американские протестанты с такими запасами энергии понастроили бы дорог, отелей, озеленили бы склоны. И был бы парк. Впрочем, это все домыслы…

Чего ждет среднестатистический москвич от города Хорога, столицы Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана, расположенной на высоте 2200 метров на границе с Афганистаном? Особенно если этот москвич знает, что за десять дней до его приезда на трассе, связывающей Душанбе и Хорог, боевики обстреляли автоколонну Министерства обороны и убили десятки военных? Правильно, он представляет себе пыльный восточный город с женщинами если не в паранджах, то уж в платках непременно и с мужчинами в камуфляже. В голове крутятся картинки из серии «Чечня во время войны» и размышления типа «А мог бы я, сложись судьба иначе, бродить по горам с автоматом, убивать людей и зваться лидером непримиримой оппозиции Мулло Абдулло?». Короче, растерянность и неуверенность чувствует среднестатистический москвич.

И вот он прилетает в Хорог. То есть это я прилетаю в Хорог и вижу веселый солнечный город с тридцатью тысячами жителей. Очень приличный асфальт, лучше, чем в большинстве российских городков такого же размера, чисто, и на улицах, особенно на центральной, вдоль трассы, толпы народа. Не преувеличиваю, действительно толпы, я так и не разобрался отчего. Может, пятница? И никаких камуфляжей и платков.

— У вас атеисты живут? — спрашиваю у директора Памирского биологического института академика Огоназара Акназарова, который нас встречал.

— У нас очень демократическое течение ислама, — отвечает академик. — Мы исмаилиты. Пророки поссорились когда-то, а нам, я считаю, только лучше стало. У нас молятся два раза в день, а не пять, и женщины ходят как в Париже. Памир, кстати, единственное место компактного проживания исмаилитов в мире.

Такой вот Хорог. Здесь еще университет и ботанический сад, между прочим. А Афганистан — да, рядом: вон кишлак на том берегу уже афганский.

Таджикистан предстает абсолютно нормальной, не очень богатой, но внешне вполне благополучной страной без какой-то особенной восточной экзотики. Что же тогда входит в определение «параллельный мир»? Горы. Горно-Бадахшанская АО занимает половину территории страны, и при этом здесь живут только 200 тысяч человек. В общем, понятно почему. Пока мы добирались из Хорога в Мургаб, а это больше 300 километров, я вдоволь насмотрелся: сухая высокогорная степь, в которой растет только терескен, мелкая колючка, да и то не везде. Кое-где пасется стадо яков, которые этой колючкой питаются. Пейзаж лунный, в нем даже яки смотрятся странно — хочется надеть на них скафандры.

Но люди делают вид, что так и надо. Вот Мургаб. Райцентр, четыре тысячи жителей, три четверти из которых киргизы, остальные — памирцы, и совсем немного таджиков. Беленые домики на глинистой земле, на въезде, как и положено в приграничном районе, шлагбаум, который отпирает заспанный милиционер. В самом городе есть гостевые домики для туристов, базарчик, где торгуют китайским ширпотребом, а киргизы жарят шашлыки из мяса яков. Население занимается всем подряд: кто-то извозом, кто-то на таможне служит, кто-то детей учит, а чабаны яков держат. Нормальный городок, если не знать, что высота здесь 3600 метров, дышать уже заметно трудно, зима длится с октября по апрель, а морозы доходят до минус пятидесяти…

— Здесь нужно быть крутым, иначе не прожить, — говорил нам Хуршед, управляя «Нивой» на уже темной дороге.

Полигон Ак-Архар от Мургаба в 80 километрах. Шестьдесят из них — трасса, а дальше укатанная сухая глина. Километрах в семи от полигона стоят три юрты, когда мы подъезжаем, из одной выходит киргиз по имени Радж. Оказалось, это и есть охрана международного научно-исследовательского центра «Памир-Чакалтая» — чабаны, когда здесь нет экспедиции, следят за единственным выездом из долины, стерегут свинец.

Стою на полигоне, освещенный Млечным Путем, космическими лучами, фотовспышками и огоньком сигареты. Холодно.

— Хочешь наверх залезть? — Хуршед прерывает мои размышления, когда фотографы уже отснимались и можно подойти ощупать «Монстра».

— Не, не хочу. Не могу, точнее. Одышка.

Месторождения металлического свинца

Душанбе, 30 сентября 2010 года. Восточный Памир, 1992–2000-е годы

— Чтобы таскать свинец на высоте 4400 метров, требуется преодолеть психологический барьер, — говорит Александр Борисов, директор центра «Памир-Чакалтая», сотрудник ФИАН и фактический руководитель всех нынешних работ в Ак-Архаре. — Пока сам не покажешь, люди не поверят. А когда видят, что это не только возможно, но и довольно легко, потом легче преодолевают любые жизненные проблемы.

Борисов говорит, повернувшись с переднего сиденья микроавтобуса, в котором участники конференции едут по Душанбе. Ему за пятьдесят, бородка, очки и вид победителя. Он и есть победитель, поскольку лично сохранил Ак-Архар в девяностые и нулевые. И эта конференция — подтверждение его победы.

— Тогда большинство научных станций было закрыто, отдано кому-то, и только Александр Сергеевич сохранил нашу, — поясняет мне с соседнего места Свешникова.

Наблюдения за частицами в Ак-Архаре ФИАН вел с 70-х годов прошлого века. Сразу после того как развалился СССР, начались переговоры России и Таджикистана о том, кому будет принадлежать имущество на полигоне. Затем на севере Таджикистана началась война, и на Памир хлынули толпы беженцев — этнических памирцев. Людям нужно было выживать, и одним из способов пополнения бюджета была распродажа того свинца, который находился на полигоне.

— Я помню принятое местными властями постановление «О передаче месторождений металлического свинца в уставной фонд хозрасчетной организации», — смеется Борисов. — Здесь очень тяжело было. Например, в 90-е годы я давал детям конфеты, а они не знали, что с ними делать, как развернуть обертку.

Установка была дважды продана: первый раз в Италию, второй — в Южную Корею. Борисову приходилось давить через Российскую академию наук, подключать ученых с мировым именем, его объявляли невъездным в Таджикистан, потом, в 2002-м, провожали до границы с охраной, чтобы обеспечить безопасность… Надо сказать, что и таджикские ученые старались уберечь полигон от разграбления. В 1993-м Борисов пришел к Мамадшо Илолову, ректору Хорогского университета, а сейчас президенту Академии наук Таджикистана, чтобы тот помог с охраной. С тех пор и охраняют.

«Монстр» соорудили как раз накануне этих событий.

— Денег в 92-м не существовало. Единственной ценностью были цветные металлы. И Московский университет отдал нам запасы свинца, которые остались после мюонного эксперимента в московском метро, — вспоминает Борисов.

— Потом остатки все равно украли в эти дикие годы, — добавляет Свешникова. — А установку сделали, и в 92-м мы ее повезли на Памир.

— Я 92-й отлично помню, — вставляю я. — Только что ваучеры раздали, талоны, на которые ничего не купить… Невозможно ведь было науку делать! Как вы справлялись?

— Выглядело это абсолютной авантюрой, — отвечает Борисов. — Мы не верили до конца, что Советский Союз распался, и здесь, на местах, тоже не верили. Мы получали разрешение на въезд в погранзону в России. А у тех людей, которых мы называем чиновниками, хватило уважения закрыть глаза на то, что это разрешение чужого государства. Наши металлоконструкции шли через РЖД только потому, что там испытывали пиетет к науке: «Ладно, если вы такие дураки и не понимаете, что происходит, мы готовы пожертвовать четырьмя платформами, зная, что они не вернутся». Каждое утро и каждый вечер мне звонили из РЖД и сообщали, до какой станции наши платформы доехали. Их загоняли в тупики, мы звонили из Москвы и говорили, что пришел особо важный груз, их отправляли дальше. Так и дошли до города Ош в Киргизии.

— Потом мы везли установку через перевал. Я ехала в кузове. Помню, было очень страшно, — говорит Свешникова. — Когда мы доехали, был уже октябрь. Очень холодно. А в конце экспедиции снег выпал, и почему-то не работал дизель. В нашей группе было несколько человек, которых я ни до, ни после не видела. Например, один мальчик увлекался восточной философией и хотел слинять оттуда в Индию. Первые пять дней мы сидели без мяса, потом Саша Борисов где-то достал барана. И вот этот мальчик заявил, что если мы барана зарежем, то он убьет себя. Я пыталась с ним поговорить, но ничего не выходило. В горах подкорка перевозбуждается, и все немного сходят с ума… Мы сказали мальчику, что с бараном нужно гулять. И на прогулке мы у него барана украли, а ему сказали, что тот убежал.

— Но вы какие-то данные успели получить с «Монстра»?

— Пленку заложили. У нас ведь цикл — год: летом в экспедиции разбираем пластины, вынимаем заложенную под них рентгеновскую пленку, закладываем новую. Экспонированную пленку везем в Москву, там проявляем, обрабатываем результаты. Это темные пятнышки в тех местах, куда частица пришла. Кстати, пока компьютеров не было, это все глазами делалось: сидели женщины и под микроскопом двигали пленку кусочек за кусочком. И одну экспозицию в 93-м мы обработали. А та-а-а-ам! Раз пятно, два, три! Просто за головы схватились: такая физика — с ума сойти! И тут Саша объясняет, что как раз в то время на грузовике приехали таджики и забрали часть свинца. Понимаете, туда стали падать обычные адроны.

Странная материя

Полигон Ак-Архар, 3 октября 2010 года

При свете дня «Монстр» оказывается двухэтажной конструкцией, сваренной из основательных железных швеллеров. На каждом этаже стопками сложены свинцовые пластины, между которыми должна лежать фотопленка, но на этот год ее не закладывали. Весной по склону сошла лавина, накрыла весь полигон, разрушила ангар, прикрывающий установку, и «Монстр» теперь стоит под открытым небом. В двух метрах от установки из земли торчит срезанный лавиной швеллер толщиной в руку. Такое же железо, скрученное тоннами снега, разбросано по всей территории. Но целы жилые домики, ангары и дизельная. А главное — сам «Монстр» остался неповрежденным.

— Я в марте ходил сюда пешком по снегу от трассы, — говорит Хуршед. — Для МЧС видео снимал. Чтобы отчитаться, что это действительно лавина была, а не вандализм.

После рассказов о разбойных 90-х такой предусмотрительности не удивляешься. Тем более что как раз в 2009-м экспедиция из десятков волонтеров привела полигон в жилой вид: восстановила домики, дизельную и, главное, заложила пленку, чтобы через год наконец получить результаты работы установки с такой трудной историей.

— «Монстр» мы делали, чтобы проверить, какие частицы проникают на большую глубину свинца, — говорит Свешникова. — Это было давно, тогда еще не было ясно с чармированными частицами. Знаете, что это? Все обычные частицы, например протоны и нейтроны, состоят из двух типов кварков — qи d,а чармированные содержат еще и с-кварк, то есть «очарованный». Только вы не думайте, что чармированные частицы — это последний писк. Это тогда было самым новым, а сейчас про них уже много известно. У нас просто стояла недоделанная установка, и, когда ее стали реанимировать, была задача посмотреть, вдруг это не чарм, вдруг это что-то совсем новое.

Эксперименты с космическими лучами сами ученые называют «космикой», подчеркивая разницу с экспериментами на ускорителях. И там и там изучают последствия столкновения частиц. В ускорителях — заранее известных и с заранее известными энергиями. Например, в Большом адронном коллайдере сталкиваются протоны на огромной скорости. А в «космике» в атмосферу влетает множество разных частиц, они сталкиваются с атомами воздуха в различных условиях, рождают новые частицы, которые опять сталкиваются с чем-то, — и так много-много раз: одна частица, влетающая в атмосферу, может вызвать ливень из миллионов заново рожденных частиц. Его, собственно, и регистрируют.

Этим и ценны космические эксперименты. Если что-то обнаруживается в установках типа «Монстра», это что-то проверяют уже на ускорителях. Например, на пленке, которую сейчас обрабатывают в Москве, могут обнаружиться следы странной материи. Ее частицы, по теории, могут состоять из ста — ста пятидесяти кварков вместо обычных двух-трех. Это уже далеко за пределами Стандартной модели, основы современной физики. И обнаружить подобное — мечта любого физика-экспериментатора.

Или вот явление «выстроенности», о котором только и говорили на конференции в Душанбе. Выглядит поразительно: на фотопленке темные пятнышки выстраиваются в ряд. То есть частицы, рожденные в столкновении, вместо того чтобы лететь хаотически, выбирают какое-то направление. Такие ряды бывают очень длинными — до сорока пятен. Это невозможно объяснить с точки зрения нормальной физики. Разве что «верхние люди» как-то управляют…

— Есть несколько гипотез, — говорит Рауф Мухамедшин, старший научный сотрудник Института ядерных исследований РАН, исследующий «выстроенность». — Их можно проверить на Большом адронном коллайдере. Наши физики, которые там участвуют в эксперименте CMS(CompactMuonSolenoid— Компактный мюонный соленоид,один из двух больших универсальных детекторов элементарных частиц на Большом адронном коллайдере. — «РР»), под моим влиянием предложили рассмотреть эту тему.

Планы по использованию Ак-Архара огромные. Ученые предполагают, что здесь будут установки с огромными площадями. Называется «многокомпонентное исследование ШАЛ (широких атмосферных ливней)». Будут измерять первичный состав лучей, гамма-кванты высоких энергий. Плюс к этому здесь будут заниматься изучением космической погоды, астробиологией — это про микроорганизмы в экстремальных ситуациях.

Что-то такое здесь есть

Чечекты, 4 октября 2010 года. Район столкновения галактик, тысячи световых лет от Земли, тысячи лет назад. Видимая часть Вселенной, миллиарды лет назад

Во дворе научной станции в кишлаке Чечекты сложена еще одна радиоэмульсионная камера — стопки свинца и пленки. Борисов говорит, что это методический эксперимент, чтобы посмотреть интенсивность излучения на двух площадках, расположенных на разных высотах: Ак-Архар — 4400 м, Чечекты — 3900 м.

Борисов прилетел сюда в компании с президентом Академии наук Таджикистана Илоловым через три дня после конференции. Чечекты — знаменитое место, отсюда вышла вся советская физика космических лучей, здесь бывали и основатель «космики» Скобельцын, и нобелевские лауреаты Гинзбург и Тамм, а строил станцию Векслер, тот самый, который потом построил синхрофазотрон в Дубне. Говорят, что идея для Дубны пришла Векслеру после экспедиции на Памир. Он сильно переживал, что интенсивность космических лучей низкая, и думал, как бы найти способ получать их в лабораторных условиях.

Еще говорят, что среди заключенных, строивших станцию, были немецкие военнопленные-строители, поэтому здание, которому уже 60 лет, так хорошо сохранилось.

— В Ак-Архаре вы видели одно чудо — то, что лавина снесла все вокруг, но не повредила установку. Здесь вы видите неменьшее чудо — то, что здесь все сохранилось за эти годы, — говорит Борисов.

Президент академии смотрит в голубое памирское небо и подтверждает:

— Да. Есть здесь что-то такое. Из космоса.

И мы знаем что: частицы, рожденные при взрывах сверхновых и гиперновых звезд, а также при столкновениях галактик, долетевшие до Земли и заливающие атмосферными ливнями «Монстра», полигон, президента, Борисова, бизнесменов — приватизаторов свинца, охранников-киргизов, юрты, яков, Мургаб и весь Памир.

Зачем все это здесь? За смыслом.

Редакция «Русского репортера» благодарит Академию наук Республики Таджикистан и Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества государств — участников СНГ (МФГС)